В свое время дед попал под раскулачивание. Как он вспоминал, унесли тогда из дома все, так как дом был под железной крышей. Он был вдовец с шестью девчонками на руках. Моя мать с шести лет вынуждена была идти в няньки. Дед жаловался, писал куда можно было. Даже Калинину. По письму его оправдали. Но обратно уже растащенное добро не вернули. Я помню, что дед был не злобный к тем, кто это сделал, и в трудах нес свой тяжкий крест вместе с бабкой Анной, мачехой своих дочек.
Военное время и в деревне было тяжелое. Где-то на втором году войны вдруг серьезно приболела моя мать. Увезли в больницу в райцентр. И вот однажды пришло страшное для нас известие: мать в больнице умерла. Горько я плакал темным вечером, при горящей лампаде у иконы вместе с дедом. Наши молитвы и детские слезы бог, видимо, услышал, и сотворилось чудо. Пришло через некоторое время известие, что мать выжила. Оказалось, ее в больнице посчитали уже умершей, вывезли в холодное помещение. Здесь она через какое-то время очнулась, пришла в себя. К моему счастью вскоре я смог ее видеть выздоровевшей.
Вместе мы коротали длинные вечера после работы. Я как мог помогал ей: сажал картошку, загонял колхозных телят в телятник. До сих пор ненавижу крапиву. Она обильно росла вдоль халипинской речки, была значительно выше меня. Оттуда мне надо было выгонять упрямых телят на скотный двор. Где-то к 43 году стали приходить весточки от отца, который воевал на черноморском флоте. Долго ждали мы победы. Здесь в деревне я пошел в первый класс, в нашу маленькую школу.
Хорошо помню солнечный день, когда в нашу деревню пришло известие о победе. А потом стало известно, что у отца на войне появилась другая семья. И остались мы с матерью одни. Одиночество, конечно, было для матери кровоточащей раной на всю жизнь, а ее страдания были постоянной болью у меня в сердце. С тех пор безотцовщину считаю для детей большим несчастьем. Начало здесь, а продолжение следует...
* Сосновоборский Репортер * 
